Женщина-птица

— Лёля, только придите, пожалуйста, в перьях.
— Я летом перья не ношу. Я приду в более спокойном наряде, но для вас он будет все равно необычным.
Лёля Шаевна собиралась на дачу, но часок для интервью мне выделила.
Лёля Шаевна Долгова (большинство ее знакомых, несмотря на разницу в возрасте, зовут ее просто Лёлей) известна, наверное, всему городу. Ее видят на улице, в театре, на концертах. В немыслимых шляпках, воланах, перьях, воздушных накидках. Кому-то она напоминает заморскую птицу. Кому-то слегка ненормальную. Кто-то может позавидовать ее свободе — вот позволяет же себе пойти так, как ей хочется, позволяет себе быть не как все.
Я познакомилась с ней поближе года два назад. Когда после спектакля ‘Синтезиса’ ‘Кома’ Лёля в трех предложениях, емко и точно рассказала мне его суть. Я поняла, что эта женщина не просто нормальная, а умный, тонкий, образованный человек. А свои ‘тараканы’ есть в голове у каждого. И тогда я решила когда-нибудь представить ее нашему читателю.- Леля, вы новокузнечанка?
— Я родилась в Витебске. Но только туда мама приехала, чтобы родить мою старшую сестру и меня. Месячной меня привезли сюда. В паспорте стоит место рождения — город Витебск. А я его и в глаза не видела. Отца направили в Сибирь, в Темиртау. Он закончил институт горного дела с отличием. И был на передовом фронте, работая в Госгортехнадзоре.
— Я слышала, что и у вас техническое образование. Вы закончили СМИ?
— Да, я СМИ закончила. Но какой я смич, господи прости! Какой я строитель? Никакой. И конструктор… Вот себе конструирую без всяких забот и хлопот. А чертить — это не мое. Как сказал французский философ Ларошфуко, не дай вам бог познать заботу… делать нелюбимую работу.
Но на работу я шла как на праздник. Иду к людям. Здравствуйте! Мир вам! Мне общение очень нравится. Видно, это мое.
— Артисткой никогда не хотелось быть?
— Нет. Просто у нас папа очень любил танцы. И в студенчестве не вагоны разгружал, чтобы можно было жить покрасивее, а преподавал бальные танцы. И мне передалось, видно. Танцы — это моя стихия.
— Занимались бальными танцами?
— Нет, просто сама для себя, музыку слышу — и уже ничего больше не существует. Понимаете? Ноги меня несут.
— Сама с собой танцуете?
— Ну что такое сама с собой? Мне говорят: ‘Ты идешь сама по себе’. А я говорю: ‘Нет, я иду по земле’. И крепко держусь за эту земную мощь. Видно, земля и воздух меня несут. Да, на крыльях радости. И это все благодаря системе Порфирия Иванова. Мне не то что хочется жить несмотря ни на что, а просто я понимаю, что если я здесь, значит, это надо тому, кто меня создал. У меня нет страха ни перед чем. Холодная вода все страхи смыла, забрала себе. Но люди не хотят верить в эту уникальную оздоравливающую систему.
— И все болезни благодаря системе Иванова миновали?
— (Смеется. — Т.Т.). А знаете, кроме одной болезни. Я стала не-нормальной. Ну, как говорят, городская сумасшедшая. Действительно, это не норма сейчас. Сейчас норма — уныние, угнетенность, боязнь. Боязнь смерти, боязнь завтрашнего дня…
— Понятно, а вот так экстравагантно вы всегда наряжались?
— Конечно, нет. Я постепенно сходила с ума (смеется. — Т.Т.).
— Если человек о себе так говорит, то он не сумасшедший.
— Вы понимаете, идешь по улице и стягиваешь на себя такое внимание. Для чего? Потому что дефицит внимания. А нет внимания, не будет и понимания. Для чего я занимаюсь этой системой? Человек может передать как здоровье, так и нездоровье. Если я наполняюсь энергией, турбина меня вращает, я передаю эту энергию другим.
— Но ивановцев-то много, а. ..
— Не встретила пока. Не попались. Никто не подошел ко мне и не сказал: ‘Здравствуй!’ Я о незнакомых говорю.
— Наряды сами сочиняете?
— Да у меня же все обыкновенное. Простые ткани. Но только мой дизайн. Минимальные затраты. И яркий цвет для того, чтобы поднять настроение.
— Как относится семья к такому эпатажному образу?
— Муж мой умер 9 лет назад. У меня две дочки, внучки. Дочки меня любят такой, какая я есть.
— Принимают?
— Да. А сейчас уже и понимают.
— Они так не ходят?
— Боже упаси, нет. А им это и не надо. Мне это нужно, чтобы я несла свет в дороге. А доченьки… Они читают, увлекаются философией. Ищут свой путь.
— В общем, вы такая женщина-театр.
— Как сказал Николай Гумилев: ‘Все мы смешные актеры на сцене Господа Бога’. Ведь это огромная сцена. Дома мы домашние. Знаете, Танечка, я сегодня мусор выносила, в халате, без парика. Встретила соседа во дворе. Здравствуйте, говорю. А он ошалело на меня посмотрел и спросил: ‘Леля, ты не заболела?’
— Но на дачу-то вы собрались в эффектном наряде…
— Я ж иду по городу. А на даче снимаю все, там у меня и тяпка, и тряпка.
— На грядках-то работаете?
— Работаю. А кто еще будет работать?
— Давайте о театре поговорим. Вы много помогаете ему и филармонии, распространяя билеты.
— Разве это помощь? Это моя жизнь. У меня уже свои театралы. Они мне звонят и говорят: ‘Ну, что давно ничего нет? Мы уже протухаем’.
— Вы не пропускаете ни одного зрелища. Как оцениваете то, что видите?
— Когда я иду на спектакль, у меня с утра приподнятое настроение. И я иду с готовностью не осудить, а оправдать.
Разные актеры. Есть большие, есть средние. Мы все несовершенны. Но это наш театр. Он в нашем городе, а я очень люблю этот город. Это мой город, точно так же и театр. Как может, так и выживает. Ремонт затянулся… А вообще театр должен нести свет.
— Он несет его?
— Он пытается. Не все удачно в театре. ‘Гамлет’ — провал полный. К классике надо подходить очень продуманно. Мы на ней учим и учимся. И ни в коем случае нельзя опошлять ее. Это как анекдоты. Есть тонкий юмор, а есть солдафонский.
Человек не должен выходить угнетенным из театра, а либо просветленным и радостным, либо глубоко задумавшимся. Все, что мы делаем, мы должны делать с любовью. Не помню кто сказал: ‘Чтоб зрели гроздья винограда, лозу не раз подрезать надо. Но вот подвязана она. Вся ссохлась, вся искривлена. А сколько ж нам дает вина!’