И вода сверкала в ведре
Неоднозначное отношение формируется у нас к классике на сцене. Великие литературные произведения надо читать, даже пьесы, вроде бы предназначенные автором для театра, как, например, драмы и комедии Чехова, хотя их весь мир смотрит в театрах. Книги больших писателей надо еще и перечитывать, советуют филологи. И зачастую мы тянемся за томиком Толстого или Достоевского, посмотрев инсценировку в театре, не важно хорошую или плохую. Читать наших гениальных писателей — наслаждение, и не знаю, от кого из них получаешь его больше. Думаю, что особенное удовольствие вызывают произведения Гоголя. “Зато у нас есть Гоголь”, — пишет наш Александр Генис, живущий в Америке, но пишущий для России. Из любви к Гоголю и к Генису я буду цитировать его книжку “Камасутра книжника”. Очень советую ее почитать.
“Гоголь — восторг, которым нельзя не делиться. В моей жизни был счастливый месяц, когда мы с Довлатовым через день встречались в кафе “Борджия”, чтобы похвастаться открытием, неизвестно где скрывавшимся от всех предыдущих прочтений… Надо сказать, что Гоголь для нас был лучше водки: он пьянил исподтишка. Мало проглотить фразу, надо дать ей всосаться. Только так, выпивая абзац за абзацем, учишься парадоксальному гоголевскому языку”.
Ценя более поздние произведения Гоголя, чем “Вечера на хуторе близ Диканьки”, Владимир Набоков считал “Вечера” слабым произведением и говорил в своих лекциях об этом американским студентам, что особенно обидно. Он говорил, что и похвала Пушкина “Вечерам” ему кажется преувеличенной. “На мой взгляд, нет ничего скучнее и тошнотворней романтического фольклора или потешных баек про лесорубов, йоркширцев, французских крестьян или украинских парубков. И поэтому два тома “Вечеров”, так же как и два тома повестей, озаглавленных “Миргород” (куда вошли “Вий”, “Тарас Бульба”, “Старосветские помещики” и т. д.), оставляют меня равнодушным”.
Но мы-то с вами любим и “Мертвые души”, и раннего Гоголя. И, думаю, наши театралы с благодарностью помнят спектакли Олега Пермякова “Мертвые души” и “Ревизор”, поставленные в нашем театре лет двадцать назад. И совсем недавний “Нос” молодого режиссера Михаила Лебедева вызвал интерес у публики. И наконец разрекламированный “Вий” в постановке Николая Русского (Санкт-Петербург) собирает аншлаги. Правда, оба спектакля идут не в большом зрительном зале, а на малой сцене, “Вий” в частности — в переоборудованном декорационном цехе, где вместилось на премьере шестьдесят человек. И потому, конечно, не сразу попадешь на этот спектакль.
Обе эти постановки мне дороги уважительным, любовным отношением к автору. Колоритный прозаический текст в спектакле “Нос” играется как сценическое действие. В спектакле “Вий” на виду у публики у микрофона сидит артист Игорь Омельченко и читает повесть Гоголя, как это делается в литературном театре. Авторский текст не пропускается или это делается в малых дозах. По крайней мере, слушаешь Омельченко с наслаждением. Если бы даже не появлялись действующие лица, а читал бы он всю повесть, я бы, например, с удовольствием слушала, хотя Гоголя перечитываю регулярно.
Включение пения Шаляпина и хорала делает эту, пусть и “псевдофольклорную”, как говорит Набоков, историю более объемной и значительной. Сейчас, пожалуй, трудно встретить спектакль, где бы персонажи были одеты в национальные костюмы или одежду изображаемого времени. Все либо в футболках, кроссовках, или босиком. Это уже как униформа и не вызывает ассоциаций. Но на этом спектакле, глядя на входящих в церковь и выходящих из нее парубков в куртках с английскими надписями на груди или спине, думаешь о сегодняшней Украине. И это вызывает если не ужас, то грусть. Наши братья славяне…
Хороши в роли Хомы Брута Евгений Лапшин и Олег Лучшев. Эту роль играют сразу два артиста. Один из них появляется из перевернутого холодильника, на котором словно в гробу лежит Панночка. Отгадывать, что это означает, все равно что вдумываться в появляющуюся на стене световую запись: “Эту историю рассказывает ведро”. При этом вода в ведре сверкает. Считается, что Гоголь, а не Беккет, родоначальник абсурдистского направления.
Мария Захарова в образе Панночки и ведьмы вполне убедительна. Анатолий Смирнов, он же отец умершей дочери, он же Вий — фигура зловещая, но не очень понятная.
Спектакль анонсировали как спектакль-ужас, как horror. Причем называют на изуродованном английском, неправильно делая ударение на втором слоге. Я испытывала ужас, впервые читая повесть. Не так страшно было смотреть фильм с Натальей Варлей и Леонидом Куравлевым, как жалко было Хому, хотелось все-таки, чтобы он успел от этих чертей спастись.
В спектакле ужаса нет совсем. Никаких световых или других спецэффектов не придумали авторы спектакля. А может, и не было замысла попугать публику. Какую-то философию искать в этой истории тоже ни к чему. Там нет ее. Ассоциации с событиями на Украине возникают больше благодаря телевидению.
Я смотрела сдачу спектакля, как говорили раньше, генеральный прогон. Говорят, на премьере все было лучше. Не думаю, что кардинально. В любом случае, смотреть спектакль даже интересно. Вы услышите текст Гоголя. А это уже замечательно.
