“И выясняется, что люди двух слов связать не могут”

— Галина Борисовна, вы рассказывали, как преподавали деловую риторику для руководителей нашей горно-металлургической промышленности. И многие были в стрессе, узнав, что есть другие способы общения кроме ненормативного. 

— Что делать? Этому не учат в вузах, и тут наши производственники обнаруживают, что им нужно знать основы профессиональной коммуникации, законы делового общения, владеть базовыми психологическими знаниями. А иначе как, если работаешь с людьми? Как сказать, чтобы не обидеть, обосновать порицание, воодушевить, объединить людей в коллектив — все это входит в курс “молодого бойца” руководителя. 

— И тем не менее главный инструмент руководителя — речь. Он должен уметь спрятать за ней свои недостатки, информировать, рекламировать, продвигать, убеждать. Иначе возникает конфликт. Конечно, можно выбрать деструктивный способ, когда человек всегда и во всем прав. Или, напротив, так развернуть ситуацию, что даже оппоненты становятся единомышленниками. 

— Наша жизнь, безусловно, усложнилась тем, что государство сняло с себя всякую за нас ответственность. Помню, я только встала на учет в женскую консультацию, как через две недели ко мне пришли учителя начальных классов 10-й школы узнать, когда родится мой сын. И пусть он в тот момент даже на морского конька не был похож, уже закладывалась школа для моего сына. Закладывалось количество классов, мест в вузе. Поэтому многие вещи наш человек не планировал. Он знал, что после института получит рабочее место, зарплату, сможет применить свои знания. А сейчас человек несет за себя практически полную ответственность. И это предъявляет к нему совсем другие требования. С одной стороны, он должен уметь за себя постоять, защитить, быть пробивным, продемонстрировать черты лидера, жизненную силу. А с другой — он ничего не может сделать в одиночку, а потому должен по-прежнему уметь жить в коллективе. 

— Его роль изменилась. Если раньше учитель обязан был сделать из класса — разных по темпераменту, характеру, уровню развития ребят — коллектив, который и осудит тебя, если ты прогуливаешь, лодырничаешь. То, что ценилось и в дореволюционной России — общественное мнение! Если ты становился нерукопожатным человеком, перед тобой закрывались двери приличных домов. И мы выпускали в жизнь учеников, которые ценили коллективную поддержку. Сейчас это ушло. Образование свели до уровня услуги, суммы знаний, которые учитель должен воткнуть в головы учеников. ЕГЭ — достижение определенного балла. И педагоги, чьи ученики не достигают в этом высот и не приносят 100 баллов, наказываются! О каком коллективизме мы можем говорить? Сегодня каждый сам за себя. А раз сам за себя, значит, по головам других. 

— Конечно, и сегодня есть люди, которые живут духовной жизнью, но их мало, и они разобщены. Считается, что к 2050 году таких останутся единицы, а большинству высшее образование будет вообще ни к чему. 

Пока наше общество балансирует: мы не расстались до конца с идеей взаимовыручки, соборности, общинности, коллективизма. Но и не пришли к американскому типу, когда лишь от тебя зависит, быть тебе Золушкой или Королевой, и человек человеку волк. А раз волк, загрызи его. Наши поиски национальной идеи во многом будут зависеть от того, откажемся ли мы окончательно от своей морали, нравственных заповедей. 

— Меркантильная психология. Успешность, слава — за счет других, в основном. Раньше мы воспитывали общество высоких духовных потребностей. А сегодня — общество грамотных потребителей, для которых важно: что, где, почем? И что мне лично это даст? 

Успешный человек — тот, кто много зарабатывает. А там, где это происходит, о какой взаимовыручке может идти речь? Большие деньги на большой крови. Как правило. Недаром замечено: “трудами неправедными не выстроишь себе палаты каменные”. 

Я работаю в вузе с молодежной элитой, будем так говорить, 40 лет и вижу, что дети сегодня хотят все и сразу. Мечтают: где взять деньги? Поэтому в идолах герои шоу-бизнеса. Хорошо бы, как Басков, спеть пару песен, заработать 60 тысяч долларов. Судят по обертке, не догадываясь, сколько сил вложено, чтобы раскрутить подобный персонаж. То, что любая работа требует выкладки физических и душевных сил, — понятно далеко не всем. 

Скажем, наши внебюджетники — едва выпали из школы, попали в вуз, родители доплачивают, и они почему-то думают, что и в будущем им кто-то что-то предоставит. Поэтому все сидят на лотереях, рвутся на распродажи. Это желание — получить на халяву — культивируется. 

— В школах сейчас вводят дополнительный иностранный язык, но сокращают русский, литературу. Литература, как искусство слова, сегодня в школе сведена к минимуму, и педагоги сами не рекомендуют детям сдавать по ней экзамен. 

Время задушевных разговоров, неспешного анализа литературных текстов прошло. Раньше мы выясняли: почему Онегин одинок? В чем причина трагедии Печорина? Почему Базаров в конце жизни открывает глубины человеческих страстей? Сейчас учитель вынужден думать не столько о тонкостях анализа произведений, сколько о том, как бы натаскать ребят на тесты. Элементарно, не думая! Выбрать кусок чужой речи и просто “протрепаться”, пересказать его. 

Сокращена та часть работы, которая учила мыслить. Знаете, во что превратили экзамен после 9-го класса? Вдруг спохватились, что дети не умеют говорить, — ввели экзамен по устной речи. Дают чужой, взрослый, публицистический текст, который ребенок должен пересказать. Какое отношение это имеет к способности мыслить, человеческой зрелости, устной речи? Никакого. 

Мы принимаем на филфак абитуриентов по письменному экзамену — сочинению. Они приходят на 1-й курс, открывают рот… И выясняется, что люди двух слов связать не могут. Литературный текст без словаря не понимают. Письменные работы делают, заглядывая в телефончики. 

— Конечно, речь уходит. Она остается на уровне повседневного чириканья. Как говорится, раньше “гусиными перьями писали вечные мысли, а теперь вечными перьями — гусиные мысли”. 

Если человек живет в мирке своего подъезда, двора и ничего больше его не волнует. Никто не требует с него социальной зрелости, что-то мякнул, и слава богу, откуда у него возьмется потребность в глубоких мыслях и хороших языковых конструкциях? Кто его слушать будет? Значимость слова как созидающего средства общения потеряна. Сейчас речь подобна перестукиванию дятлов: чем короче, тем лучше. Все сводится к экономии времени. 

И не потому, что заняты делом и время, потраченное на задушевные разговоры, скажется на финансовом благополучии. Нет. Просто души измельчали. 

Недавно меня попросили провести занятия по речевой этике для врачей одной из престижных городских клиник. Поводом стал инцидент: один пациент заплатил большие деньги, что-то около ста тысяч, за анализы. А в ответ услышал: “Зачем ты вообще сюда приполз? Тебе на кладбище давно пора!” То есть вместо совета, помощи, рекомендаций — вот такое! Я спрашиваю: “А не пробовали штрафовать?” Отвечают: “Нельзя, это ведущий врач, он звезда”. — “А зачем вы внушили ему, что он звезда? — спрашиваю. — Скажите: “Еще раз повторится, будешь принимать бабушек на Форштадте!” 

Когда я занимаюсь речевой культурой со студентами-медиками, они поражаются открытию, что врач лечит не только тело, но и душу. Что слово может исцелять, заменять процедуры, лекарства. Их, оказывается, этому в институте не учат. 

Вообще, уважение к человеку закладывается до 5 лет, и потом ты либо используешь эту поведенческую стратегию — благодарить, извиняться, просить, не унижаясь, отказывать без обиды для партнера, либо, видя, что это не работает, меняешь тактику. 

Если все вокруг изъясняются на суржике — примитивной смеси просторечного, жаргона, арго и фени — и достигают успеха, зачем мне речевая культура? Попробуй обратись вежливо, решат, что ты слабак. И люди выбирают то, что, на их взгляд, приносит успех, — речевую агрессию, эгоизм. Зачем я буду заботиться о вашем самочувствии, если как партнер вы мне безразличны? Вы же не поможете заработать много денег?! 

— Да, просто как нация мы перестали себя уважать. И с экранов, и с высоких трибун нам внушают, что мы никто и звать нас никак. То же хамство видим в средней школе, где педагог из-за больших нагрузок — школа — дом — школа — дом — просто выгорает. Начинается профессиональная деформация. 

А в вузах, после реформы образования, преподаватели — что вы думаете? Должны принести своему институту 52 тысячи рублей в год — каждый! Вот мы и проводим конкурсы, олимпиады, доплачивая артистам, членам жюри из своего кармана. За публикацию статьи плати: в отечественный сборник — 5 — 6, в иностранный — 40 тысяч рублей. 

Думается, недалек тот день, когда мы будем получать зарплату и тут же отдавать ее обратно. 

Учебники старых мастеров Лотмана, Бахтина не переиздаются — дорого. Студенты учатся по доморощенным изданиям. Написал местный педагог учебник — в каждом вузе свой. Получил соотвествующую рецензию от коллег по принципу “ты — мне, я — тебе”. И по этим источникам знаний сомнительной ценности постигается предмет. 

Сейчас политику делают стратеги из Сколково, когда медицинское или учебное учреждение возглавляет не тот человек, который прошел путь, условно говоря, от санитарки до главврача, а менеджер, который знает, откуда деньги брать. Такая вот оптимизация. 

— Может, есть волшебное слово и надо успеть крикнуть: “Стоп! Отомри!”? 

— В 1950 — 1965 годах за брошенный окурок можно было получить две недели общественных работ. Была градация “вежливо-не вежливо-грубо”. И словесное оскорбление приравнивалось к мелкому хулиганству. Грубость начальника с подчиненными оборачивалась взысканием по партийной или профсоюзной линии. А сейчас делай что хочешь, никаких последствий! Вымывается чувство личных границ, ответственности. Никто не думает, что моя свобода заканчивается там, где начинается свобода другого. 

Мы ищем национальную идею, “забыв”, что наша страна имеет грандиозные заслуги. Она избавила мир от татаро-монгольского ига. От Наполеона. От фашизма! 

Мы — страна Пушкина, Чехова, Толстого, Достоевского и чисто русского, духовного способа осваивать пространство и время. 

Так почему бы не вспомнить, что хороший инженер, юрист, врач начинается с хорошего педагога? С человека, который встает за учительский стол и ведет ребенка в мир знаний? 

Пора уже избавить образование от статуса услуги. Вернуть ему значение миссии. Освободить учителя от непомерной нагрузки. Поднять престиж профессии педагога. Увеличить студенческую стипендию. 

И если у нас будет возможность привести в порядок учебные программы, мы получим надежду воспитать поколения, которыми сможем гордиться.