Нас бомбили 22 июня 1941 года

Маю Александровну Екимову на Новокузнецком алюминиевом заводе знают практически все. На заводе она проработала 35 лет, в Центральной лаборатории НКАЗа, потом в заводском музее.

Муж Маи Александровны, Владимир Никонович Екимов, боевой офицер, участник войны, прошел на заводе путь от мастера до директора завода. Одна из улиц в Кузнецком районе названа его именем.

Сегодня мы предлагаем нашим читателям воспоминания Маи Александровны о войне.

-Моя семья жила на границе с Польшей, в семи километрах от районного центра Жмеринка на Украине. Польшу оккупировала Германия.

Фашисты уже успели проявить себя. Потоки беженцев на телегах, иногда в закрытых кибитках, проезжали через наше село. Для нас, детей, это всё было необычно. Мы раньше видели только проезжающих кочевых цыган, но это совсем другое дело. Цыгане проезжали весело, с песнями, танцующими детьми. Предлагали погадать, успевали что-то выпросить и что-то стащить.

А тут в телегах сундуки, перины, подушки, много детей, дедушки, бабушки. В основном это были люди еврейской национальности. Они бежали от гетто, от насилия, от фашистов, надеясь найти приют в Советском Союзе.

Селяне относились к беженцам с пониманием. Делились чем могли. Дети тут же заводили знакомства, приводили новых друзей домой. В нашем селе несколько семей остались на жительство. У меня появилась новая подружка. Отец её был портным. Для меня она была необычным человечком. По-другому одета, очень красивая, очень умная. Она много рассказывала, что успела увидеть и услышать о том, что творили фашисты в Польше. Я её очень жалела.

Это были мои первые познания о войне от живого свидетеля. У нас все “походы” немцев по странам Европы воспринимались, как что-то очень далёкое.

А что такое нападение Германии на нашу страну, я узнала 22 июня 1941 года. Нас бомбили в первый день войны. Рядом с нашим селом стояла воинская часть, а в семи километрах находился районный железнодорожный узел — город Жмеринка. Немцы точно знали, что в первую очередь нужно выводить из строя.

Гул самолётов, взрывы бомб, стрельба. Взрослые мечутся, а мы, дети, как мыши, забились в норки и ждём, что будет дальше.

А дальше — всеобщая мобилизация, проводы, слёзы, неутешительные сводки с фронта. Началась подготовка к эвакуации сахарного завода и племенного скота из совхоза, где мой отец работал управляющим.

Отца призвали в армию. Мы попрощались и проводили его, но на следующий день он вернулся с новым заданием. Ему поручили скомплектовать повозки, подобрать лошадей и вывезти в эвакуацию двенадцать семей работников сахарного завода. Это женщины, дети, старики.

Выезжали в ночь на 5 июля. Отцу разрешили вывезти свою семью. Конечно, взяли с собой только самое необходимое. Теперь повозка — дом на долгое время.

Война шла по пятам. Полтора месяца пути по сельским дорогам. Как-то отец умудрялся вести свою колонну по тем местам, где можно было раздобыть хлеб, молоко. Иногда, очень редко, что-то варили на костре. Иногда останавливались даже отмыться. 

Мы эвакуировались не одни, часто попадались на дорогах повозки с эвакуированными из других городов, гнали стада племенных коров и лошадей. Никогда мы не проходили мимо. Им от нас, нам от них что-то всегда было нужно. Помогали чем могли друг другу.

Не забыть мне такой случай. Мы выехали на шоссейную дорогу, кругом поля уже зрелой пшеницы почти в рост человека. Так жалко, что всё это нужно оставлять врагу. И вдруг гул самолёта.

Прямо над нашей колонной, совсем низко — самолёт со свастикой на крыле. Из кабины выглядывает пилот. Он мне запомнился, как на фото: несколько дней не брит (рыжая поросль на лице), у шлема одно ухо поднято, рукава закатаны до локтя, на руках густая рыжая щетина. Смотрит вниз и улыбается. И так несколько раз он пролетел над нашей колонной. До сих пор не знаю: или ему нечем было стрелять, или он пожалел нас. Хочу думать, что всё-таки это был человек — не детей же расстреливать!

Последний город, в который приехала наша колонна, — Щебекино Белгородской области. Из Белгорода нам уже предстояло ехать по железной дороге. Ночью город обстреливали. Так мы и простояли всю ночь вдоль стен, чтобы осколки или стёкла не ранили.

А утром нас погрузили в товарные вагоны, и дальше о войне мы знали только из репродукторов на вокзальных перронах. Мы узнали, что такое нары, что такое “буржуйка” посреди вагона, что такое отсутствие человеческих удобств. Но это уже ничего, как-то разместились, и время двигало нас к намеченной цели. На железнодорожных вокзалах об эшелонах с эвакуированными как-то знали. Чем-то подкармливали, всегда был кипяток, вдоль вагонов сновали люди с какой-то едой.

Нас привезли в Казахстан, в село Кировское Талды-Курганской области. Всех разместили по домам местных жителей. Село русскоязычное.

Отца забрали в армию, и мы уже самостоятельно устраивалась на работу. Всем хватило горя, но люди не были брошены и остались благодарны за приют в такое сложное время. Мы, дети, сразу поступили в школу в четырёх километрах от села. Всем досталось: ни нормальной одежды, ни обуви, никаких условий для учёбы. Но здесь не стреляли.

Война доставала всех, на всей территории Советского Союза. Все летние каникулы мы работали на сельскохозяйственных работах. Особенно гнобила нас сахарная свёкла. Это и посадка, и уход, и копка, и транспортировка на сахарный завод, который был недалеко от школы. Мы были настоящие труженики тылового фронта.

В 9-м классе наших мальчиков после медкомиссии забрали в военное училище. 10 классов заканчивали одни только девочки.

После войны в стране было трудно, но для нас, окончивших школу, были открыты двери вузов, была стипендия. Я окончила Казахский горно-металлургический институт в Алма-Ате. Не очень сладко, но можно было жить. Знаю, все выпускники моего класса получили образование. А дальше — у каждого своя судьба. Ну, а то, что выпало на долю тех, кто пережил и знает, что такое война, — это память на всю жизнь.

Александр Бокин (фото)