Талант быть личностью

Вениамин Павлов мог стать математиком, поскольку, без труда осваивая предмет в школе, параллельно учился на заочных курсах Томского университета и по окончании их получил от ректора вуза предложение поступать к ним на любую из нескольких специальностей без вступительных экзаменов. Грех было отказаться. И решение было годами выстраданное. Но сам не понял, как, садясь в поезд, поменял мечту свою на мечту матери, видевшей сына только врачом, раз уж самой надеть белый халат не довелось.

Банальная фраза “талантливый человек талантлив во всем” зачастую находит свое подтверждение. Вениамин Витальевич Павлов стал великолепным врачом, прекрасным хирургом, умелым организатором и замечательным педагогом. Двенадцать лет он заведует лор-отделением первой городской клинической больницы, а до этого столько же заведовал отделением в железнодорожной больнице. Очень много оперирует, а последние лет пять-семь он еще и профессор кафедры оториноларингологии ГИУВа, доктор медицинских наук. Как считает Вениамин Витальевич, трудно научить человека чему-то, если ты сам этого не умеешь. Да и в первой больнице, где располагается кафедра ГИУВа, сотрудники института успешно совмещают преподавательскую деятельность с врачеванием.

Профессия хирурга — профессия артистическая. И не потому, что нередко хирурги красивы и элегантны. А потому, наверное, что в их движениях есть артистизм, выражающийся в безупречной точности этих движений. Плохие артисты, музыканты могут играть приблизительно, но от этого не пострадает здоровье другого человека. Но ведь и не все хирурги виртуозы.

Как-то Вениамин Витальевич помогал хирургу в онкологическом диспансере и с восхищением следил, как тот оперирует, как досконально знает анатомию, как точны его движения. Он говорил мне об этом случае с восторгом, значит, не так уж часты они. Хирург с двумя левыми руками — все-таки, надеюсь, редкость. Сам Павлов работает ювелирно. Я видела, как он смотрит пациента, как совершает различные манипуляции в смотровой. “Наша специальность, — говорит он, — рукодельная. Мы каждый день больному что-то мажем, перевязываем, промываем”. Видела я его и в операционной.

На работу Вениамин Витальевич приходит в 7.10 утра. Ему необходимо не на бегу узнать от дежурного врача, как прошла ночь, кого привезла “скорая”, какие были консультации. Врачей в отделении не хватает, и — заслуга Павлова — у него дежурят шесть совместителей, живущих в Осинниках и других близлежащих городах. Он должен этих докторов выслушать и отпустить на основную работу.

Рапорт сестринский тоже важный для него как для заведующего. Рапорт врачебный. И только в 10-м часу утра он заходит в операционную.

Оперируют одновременно на двух столах. Доктор отделения Татьяна Петровна Сугатова, как и Вениамин Витальевич, исправляет больному носовую перегородку. Их в этот день прооперировали четверых. На кресле, похожем на стоматологическое, расположился мужчина. Заведующий кафедрой лор, профессор Николай Васильевич Мингалев с помощью операции излечит его от храпа, такого, что может стать причиной остановки сердца. Медсестра одна - Надежда Шерматова. И одна санитарка - Настя Проскурякова. Только и слышно то от хирургов, то от медсестры: “Настёна, Настенька, Настюша”.

После того как мы вышли из операционной, я сказала Павлову: какие, мол, они ласковые, как все любят друг друга. Он объяснил, что санитарок просто нет. Да и среднего персонала немного. А те, кто устраивается, как объем работы увидят, рассчитываются через месяц. Да и врачи молодые не задерживаются.

Вениамин Витальевич как-то очень просто, по-бытовому ведет себя в операционной. Для него эта работа привычная, не таинство, не колдовство. И потому никаких бьющих на эффект жестов. Но и не рутина.

Постоянно говорит с больным, утешает, что-то спрашивает его не только о самочувствии, но и о жизни, каждый свой шаг ему объясняет, с медсестрой тоже шутит.

— Дайте мне, что не жалко.

Операционная сестра, понимающая хирурга с полуслова, с полувзгляда, да и просто знакомая с ходом операции, дает именно то, что ему нужно. На столе уже третья пациентка. У девушки распространенный полипоз в области носа. Это, объясняет мне Павлов, когда растут студенистые образования на ножках, “полипы”, как мы говорим, и человек не может дышать.

Все операции идут под местным обезболиванием, но молодая пациентка очень волнуется. Семь лет назад ей уже делали такую операцию. И сейчас женщина в холодном поту. Вениамин Витальевич отвлекает ее разговорами о предмете “экономика” (девушка учится в СибГИУ). Это уже вторая сегодня у него операция с применением эндоскопа. Он удаляет один за другим ускользающие от эндоскопических “щипцов” полипы. На экране телевизора, установленного рядом с операционным столом, это здорово видно и завораживает.

Методика позволяет убрать эти образования подчистую. Без этого десятикратного увеличения хирург вряд ли бы все увидел. Эндоскопические операции в первой больнице первыми начали делать именно в их отделении.

Десять операций за день. Три из них провел Павлов. После того как мы с ним пошли в его кабинет, в операционную зашел доктор отделения Владимир Васильевич Шебалин. Ему предстояло найти корень зуба в верхнечелюстной пазухе и удалить его. Видимо, сложное это было удаление зуба, и фрагмент его попал в пазуху, и с тех пор у человека не прекращающийся гайморит, объясняет мне Вениамин Витальевич.

А в общем, как он сказал, это был не самый сложный операционный день. Сложность не в количестве пациентов, а в самой операции и ее длительности.

-Хорошо, что вы не пришли в четверг, — сказал Вениамин Витальевич, когда я появилась в отделении в пятницу.

— А что было в четверг? — спросила я, понимая, что пропустила самое интересное.

— Вчера был большой операционный день, — ответил Вениамин Витальевич и начал называть диагноз, который ни я, ни вы, дорогие читатели, не поймем. В общем, у одного тяжелого больного часть гайморовой пазухи разрушилась в полость черепа. Хирургическое вмешательство тут возможно только при наличии эндоскопического оборудования. И еще оперировали больную, которая длительное время не обращалась к врачу. У нее тоже хронический синусит. Разрушена задняя стенка лобной пазухи и возник менингит вторичный. А когда пазуху открыли, оказалось, что твердая мозговая оболочка разрушена и спинномозговая жидкость истекает в рану. Вызывали в операционную нейрохирургов. Операция проходила три с половиной часа.

Оба этих пациента с осложнениями, хотя им можно было бы помочь на более ранних стадиях заболевания.

— Привозили вчера еще одного очень тяжелого больного, — продолжает Вениамин Витальевич, - из больницы сестринского ухода, что в Абагуре-Лесном. Молодой человек, парализованный. Жаловался на боль в горле с апреля. Мы посмотрели. У него громадная неоперабельная раковая опухоль глотки с метастазами на шее. Взяли биопсию, дальше онкологи будут решать: возьмут они его на химиолучевую терапию или нет.

Еще недавно медики, обращаясь к обывателям, пеняли им на то, что вовремя не идут к врачу. А куда идти? Лор-службу в городе, можно сказать, разрушили. Были лор-отделения в 22-й, 5-й, железнодорожной и Центральной районной больницах. Сейчас эти отделения закрыты по разным причинам, в том числе и по причине отсутствия специалистов. Лор-отделение первой больницы осталось одно на город и весь юг Кузбасса. В поликлиниках низкая укомплектованность отоларингологами. Мало того, в связи с новыми веяниями сократили 15 коек в лор-отделении первой больницы и закрыты отделения в соседних городах. Вся эта ситуация — большая боль доктора Павлова. Но пусть об этом сокращении лучше скажет он сам.

-Идет тенденция сокращения коечного фонда. Лозунг такой: более эффективное использование коечного фонда. И такая проблема действительно есть. Но делается все в приказном порядке. Нас не ставят в известность заранее. Во многом нет логики. То есть при сокращении коечного фонда должно четко определяться, кто будет оказывать разные виды помощи? Если в поликлинике, то в какой? Какой врач, на каком оборудовании работает, с какими знаниями этот специалист? А если просто сократить койку и более быстро лечить больного, то встает вопрос о его долечивании, реабилитации.

У меня друг собрался оперироваться на тазобедренном суставе в Германии. И выяснил, что пребывание в хирургическом отделении 6 — 8 дней, в два раза меньше, чем в нашей ортопедии. Но после этого 25 дней в больнице восстановительного лечения, где с ним будут заниматься массажисты, инструкторы ЛФК, где бассейн, сауна. И так в любой специальности. Это я в качестве примера привел.

Меня гнетет неуверенность в завтрашнем дне. Даже будучи главным отоларингологом города, я не знаю, какие планы строятся по развитию службы, сколько у нас врачей останется, кто будет оказывать экстренную помощь жителям юга Кузбасса. Уж я не говорю о плановой. Очень легко все разрушить, потом восстанавливать будет трудно. Что будет с теми наработками, которые имеются? Если уйдут люди, которых обучили великолепные специалисты, то кто будет учить других, непонятно. С закрытием отделений и учебная база резко ухудшается. И в нашем отделении мы с большим трудом график дежурства составляем. Я посмотрел: на декабрь девять дежурств, в которых по одному врачу вместо двух, потому что не смогли больше никого уговорить.

Коллектив стареет. Двум врачам уже по 70 лет. Смогут ли они продолжать работать? Мы всеми силами держимся за кадры, за каждого хирурга, поскольку это штучный товар. И обучать надо долго. Да и поток молодых не очень-то велик.

Проблемы нашей службы пока не закрываются. С нами никто ничего не обсуждает. Довели до нас приказ о сокращении коечного фонда. Зачитали. Мы должны принять к исполнению. А логика всего этого не ясна. А потом чиновники от медицины будут удивляться, почему у нас очередность на плановую операцию больше года. А кто будет заниматься ранней диагностикой рака? Это же, как правило, плановые больные. Вопросов много. Ответов нет.

К счастью, не все так плохо в жизни Вениамина Витальевича. Каждая удачная операция придает ему дополнительные силы, когда все получается.

— В этом году, — рассказывает он, — прошло трое больных с абсцессами мозга и девять больных с гнойным менингитом. Мы работали вместе с нейрохирургами, реаниматологами. Один пациент, к сожалению, погиб, но остальных нам удалось спасти. Это очень хороший показатель, потому что смертность в мировой статистике при таких внутричерепных осложнениях достигает от 18 до 46 процентов. То есть мы своим коллективом по данной патологии сработали в этом году хорошо. Это, конечно, вызывает определенную гордость. У нас замечательные и персонал в отделении, и коллеги в первой больнице, которые могут оказать полноценную помощь по своему профилю, — рассказывает Павлов.

Напряженная работа у Павлова. Есть знания, навыки, большой опыт. Но привыкнуть к несчастьям людей невозможно. Каждую минуту он должен разрешать какую-то ситуацию. Часто спланированный день ломается. “Лично меня, — признается Вениамин Витальевич, - это выбивает из колеи. Планируешь одно, получается по-другому”. Но в экстренной службе всегда вмешиваются обстоятельства. Как он выходит из напряжения?

— Ну, трудно переключаемся. Приезжаешь домой и начинаешь звонить в отделение, узнавать. Звонишь в отделение реанимации. И хоть понимаешь, что ты в настоящий момент на ситуацию никак повлиять не можешь, тем не менее не можешь остановиться и продолжаешь мысленно находиться на работе.

Отключается он, только уезжая из Новокузнецка, и чем дальше, тем лучше. Отдыхали семьей в Горном Алтае. Но одним из лучших отдыхов он считает симпозиумы в Москве и Санкт-Петербурге. Едет туда как профессор, но все сообщения, выступления, общение с коллегами интересны ему еще больше как практическому врачу. Вдруг выясняется, что в каком-то регионе еще хуже обстоят дела, чем у нас, и радостно, что ты не самый несчастный в этом мире.

Что есть у него, кроме хирургии, больных и курсантов? Кстати, у Павлова много учеников по стране, пишущих под его руководством диссертации.

Есть у Вениамина Витальевича отдушина — дача в Ерунаково. Главное его занятие там - борьба с травой. Любит он, чтобы трава была выкошена. “Я,  - говорит, — там основной газонокосильщик”.

Вторая его любовь — рыбалка. Не важно, какую рыбу поймает и поймает ли. Радует сам процесс.

В жизни всегда есть повод для радости. Хорошо и быстро, как никогда, отремонтировали операционную. Удачно вылечили больного. Он и не понял, что ему уникальную операцию провели, жизнь спасли. Ему и не сказали этого, а у всего отделения приподнятое настроение и чувство гордости. Медицина, считает Вениамин Витальевич, держится не на талантливых врачах, а на коллективном, слаженном труде всех ее звеньев. Хирург может блестяще прооперировать, а больного вовремя не накормят — и насмарку весь труд хирурга.

Необъятная личность Вениамин Павлов. И бесконечно глубок и всеохватен. Лучше не болеть, но уж если заболел, то лучше к нему. Я не рекламирую, к нему без того поток больных нескончаемый, хоть останавливай. Прекрасный рассказчик. И своих взрослых детей, и внуков, и молодых врачей зовет “ребятишками”. Вообще он кажется человеком с большим запасом любви. Это ведь тоже нечастый талант — будучи неординарной личностью, быть хорошим человеком.

Валентин Волченков (фото)