Литература: год условно?

Как бы ни была популярна мысль о независимости художественного творчества от экономических, социальных и политических реалий, однако и тот факт, что литература отражает общественную жизнь, всерьез и обоснованно отрицать нельзя. 

Попытаемся взглянуть на эту взаимосвязь уже не в рамках Года литературы, а в рамках того переворота, что произошел в стране в 1991 — 1993 годах и породил сегодняшнюю ситуацию в общественной жизни и в литературе. Переворот этот характерен тем, что национальное богатство страны — и то, что было создано трудом народа за годы советской власти, и то, что хранится в наших недрах в виде угля, газа, нефти, в лесах и водах, покрывающих огромные территории, — все оказалось фактически в руках кучки миллиардеров, не приложивших к этому никакого созидательного труда, но получивших реальную политическую власть. Характерен он еще и тем, что на смену былой идеологии, как бы к ней ни относиться, настойчиво внушается другая — идеология потребительства, возведения денег в высшую и единственную цель существования. Внушается эта идеология в одеждах наступивших либеральных свобод, гламура, бездумного веселья и призывов покупать и потреблять.

Общество расколото катастрофично. И вся надстройка в лице культуры, литературы в первую очередь, тоже расколота. Та ее часть, которая выражает интересы финансового капитала и сросшейся с ней верхушки чиновничества, называющая себя либеральной элитой, кричит о свободе конкуренции, о защите прав личности, о свободе творчества, о приоритете прав личности над интересами общества. Посмотрим, хотя бы коротко, как выражает себя либеральная идеология в современном литературном процессе.

Не так давно, в мае этого Года литературы, один из глашатаев либеральных свобод, добившийся особенно большой известности во время “перестройки”, журналист Александр Невзоров выступил на своем интернет-сайте с заявлением: “У русской литературы кончился срок годности”. Ключевые выражения этого заявления таковы: “Богоискательская истерика Достоевского”, “Многословные фэнтези Толстого”, “Духовность — это незнание астрономии и астрофизики, это полное невежество в вопросах молекулярной биологии, физиологии, структурной геологии”, “Нет  в мире литературы столь же агрессивной, как русская”, “Пушкин, Толстой и Достоевский — личные враги каждого школьника”, “Писатели ломанулись в православие”, ну и, конечно, комплименты в адрес США.

В марте 2014 года в Москве в Библиотеке иностранной литературы собирался так называемый Конгресс интеллигенции против войны и против самоизоляции России. Организатор — Ирина Прохорова, сестра известного миллиардера Михаила Прохорова, книгоиздатель. Главная плакальщица по России — Людмила Улицкая. Главный обвиняемый — Путин. Главное требование — вернуть Украине Крым. Главное предложение — обратиться к США и странам Европы, чтобы они еще ужесточили санкции против России. Но это, так сказать, внешние, наиболее оголтелые действия белоленточной, “несистемной оппозиции”. Гораздо серьезнее творческие принципы сложившегося постмодернизма не только в литературном процессе, но и в общекультурном. Вот основные их положения.

1. “Демифологизация”, ироническое снижение всего, что утверждалось советской и русской классической литературой, развенчание ценностей, как идейных, так и нравственных, которыми жило не одно поколение советских людей (на либеральном жаргоне — “совков”, “ватников” и т. п.). Ирония переходит в ерничанье, стеб, глумление над всем, что было дорого и свято.

2. Подмена целого в изображении жизни частностями (даже отказ от целого).

3. Утверждение превосходства прав и интересов личности над интересами общества. С этим же связано и утверждение самовыражения автора как его главной творческой задачи.

4. Любая попытка общественного контроля над личными свободами, в том числе и творческими, — это репрессии.

5. Подмена анализа и изображения реальности игрой в фантомы, возможность подмен, подстановок, уравнивание существенного и второстепенного, подмена линейного мышления клиповым.

Позволю себе очень коротко прокомментировать эти принципы.

Как только либеральная элита почувствовала себя прочно во власти (после расстрела парламента и прихода к власти Ельцина), сразу началась ожесточенная атака на советское прошлое и все его символы.

Насмешке стало подвергаться не только то, что действительно в зубах навязло от усилий бывшей советской пропаганды, назойливой, чрезмерной и не очень умной. На этой волне ерничанье началось и над подвигами народа в войне и труде, над всем достойным, что было в советском прошлом, пошло преувеличенное смакование выявившихся и ошибок, и преступлений, и просто откровенное вранье. Антисоветское быстро перешло в антирусское, а ерничать уже начали над понятиями “честь”, “совесть”, “добро”, “сострадание”, “дружба”, “бескорыстная любовь” и так далее. Как новое слово в литературе были поданы “Москва — Петушки” В. Ерофеева, “Чапаев и пустота” В. Пелевина, “Кысь” Т. Толстой и другие “откровения”. Язык литературы “обогатился” матом. Не таким, какой был в живой разговорной речи выражением какого-то чрезвычайного эмоционального состояния, внутреннего крайнего напряжения и его разрешения хоть в труде, хоть в бою, хоть в лихом веселье, а самым бытовым, немотивированным, какой слышишь сейчас, проходя мимо компании изящных девушек 15 — 17 лет и младше, мирно беседующих на житейские темы. Появилось “Голубое сало” В. Сорокина, появилась в изобилии так называемая “дамская проза” (Дарья Донцова, Александра Маринина, Дина Рубина и т. п.), заставляющая вспомнить строки Анны Ахматовой: “Я научила женщин говорить, но как их замолчать заставить?” Литература для скучающих дамочек, полускрытая реклама товаров дамского обихода, для щекотания нервов бесконечными любовями, идущая в ногу с “мылом” телесериалов, сначала западных, потом и российских.

Подмена целостного изображения жизни описанием частностей резко понизила художественный уровень литературных произведений. Пишущие все меньше стали осознавать сущность и значимость целостного, многоаспектного замысла произведения, значение и способы композиционного построения вещи, роль авторской личности и возможности ее непрямого выражения; сюжет все больше превращается в самодовлеющий элемент текста, о подтексте и разговора не может быть. Появляется соблазн и возможность монтажа, склейки любых несуразностей в тексте, как, например, в романе В. Пелевина “Поколение Q”.

Приоритет самовыражения над исторической, психологической, просто жизненной реальностью и “свобода” от всякой вообще цензуры и ответственности перед кем бы то ни было также резко понизили уровень что литературных опусов, что киносценариев и либретто. Когда, например, пресловутого “режиссера” сериала “Школа” Гай-Германику попытались упрекнуть в незнании этой самой школы, она заявила, что школу она и знать не хочет, ей важно было выразить себя. Или когда отцу талантливого актера Сергея Безрукова представилась возможность столь публично выразить свое видение судьбы и личности великого русского поэта Сергея Есенина, то он почти не затруднил себя историко-литературной правдой фильма и сознанием ответственности перед теми, кто знает и хочет знать поэта. С этим связаны так ставшие модными случаи “современного прочтения” произведений классики на сцене, вплоть до введения в тексты пьес матерщины, “обнаженки” и откровенной порнографии.

Это всё родовые черты постмодернизации, проявляющиеся не только в литературных текстах, но и в других видах искусства. Отчетливо просматривается такая общая тенденция: духовно высокое обесценивается и отвергается как “неформат”, а плотское, низкое и вульгарное все больше утверждается.

Понижению художественного уровня литературных произведений стало способствовать появление “сетевой литературы”, то есть самовыражения через Интернет, и возможность “самиздата”. Не того, с помощью которого в советское время преодолевались цензурные рогатки и за которыми была настоящая охота. Нынешняя “сетевая литература” и самиздат позволяют “самовыразиться” каждому, кто решил, что он писатель или поэт. Вопрос этот очень непростой. С одной стороны, желание художественного самовыражения всегда было, есть и будет. С другой — еще великий Пушкин, обращаясь к поэту, говорил: “Всех строже оценить умеешь ты свой труд”. Но дальше он продолжает: “Ты им доволен ли, взыскательный художник?” А вот со строгостью и взыскательностью художника дело обстоит чаще всего совсем плохо. Графомания — болезнь распространеннейшая и очень трудно излечимая. Тут всегда на страже были профессиональная критика и цензура. От того и другого мы сегодня освободились. Результаты налицо.

Сложившаяся система литературных конкурсов и премий типа “Букер”, “Нацбест”, “Большая книга” и им подобных образовавшихся проблем не решает, а  только их запутывает и усложняет. Как показывают многочисленные отклики и обзоры, сам факт выдвижения на эти премии свидетельствует вовсе не об уровне таланта соискателя, а больше о занимаемой им общественно-политической позиции, принадлежит ли он к числу, как они себя называют, “рукопожатных”.

Достаточно посмотреть блестящие, на мой взгляд, острые и убедительные обзоры произведений, представленных на соискание букеровской премии 2015 года в статье Александра Кузьменкова “Тенденция, однако!” (“Литературная газета”, № 7, 2015), его же обзор номинантов на премию “Нацбест-2015” в “ЛГ”, № 13, 2015 в статье “Других писателей нет?”, в его же статье “Много шума. И ничего” в “ЛГ”, № 28, 2015 о соискателях премии “Большая книга”. Очень интересен критический обзор творений Т. Толстой, выложенных в Интернете, сделанный профессором, членом-корреспондентом РАН Александром Запесоцким в статье “Школа блогословия” (“ЛГ”, № 7, 2014). Очевидно, что вкладом в русскую литературу произведения авторов, упоминаемых в этих обзорах, не являются.

Естественно, к этим именам несводим литературный процесс в стране. Есть очень много писателей и поэтов, чьи общественные позиции совершенно иные.

Их позиции патриотичные, государственнические, по крайней мере, не антирусские и не антинародные. Не наше дело выставлять писателям оценки и расставлять их по ранжиру, но имена можно назвать. Это — Юрий Козлов, Юрий Поляков, Владимир Личутин, Юрий Лощиц, Александр Убогий, Андрей Воронцов, Владимир Крупин, Анатолий Королев, Вера Галактионова, Юрий Ивеншев и очень многие другие. Их нет в лонг-листах на премии, созданные на средства наших и зарубежных буржуев типа Прохорова, Ходорковского и Сороса. Нет их и в составах делегаций, посылаемых на международные книжные выставки или конференции представлять современную русскую литературу ведомствами Сеславинского или Мединского. Зато там есть место Улицкой, Веллеру и Т. Толстой.

Здесь мы подходим к проблемам, очень значимым и больным для литературы на сегодняшний день благодаря опять же всемогущему рынку. Это проблемы книгоиздательства, книгораспространения и цен на книги. Вот некоторые цифры, приводимые специалистами. Валентин Юркин, директор издательства “Молодая гвардия”: “В Израиле издается в год на душу населения 7 книг, в Японии — 11, в России — всего 3. 90 процентов изданий у нас выпускается в двух столицах. До провинции доходит не более 10 процентов. Это значит, что провинциальная, особенно сельская, Россия практически полностью обескнижена”.

Далее он же: “США, Великобритания, Канада, Япония составляют элитный клуб. Здесь потребление книг на душу населения составляет 80 — 100 евро, при этом выпускается 1500 новинок на миллион населения. Россия входит в группу стран, где потребление книг в восемь — десять раз меньше на человека… А в провинции вообще приходится меньше одной книги на душу населения”.

Н.И. Михайлова, генеральный директор ГУП “Объединенный центр “Московский Дом книги”: “Во Франции с населением в 66 миллионов человек — 3500 книжных магазинов, в Германии на 80 миллионов — 4700. У нас же на 145 миллионов человек - меньше тысячи”. Ситуацию в нашем родном Новокузнецке знают все. До сих пор не могу без горечи вспомнить удел книжного магазина “Плиний Младший”, директор которого вел умнейшую политику по пропаганде и торговле книгами. Задушили арендная плата и налоги. Н.И. Михайлова подчеркивает, что “на этот вопрос никто не будет обращать внимание до тех пор, пока государство не озадачится этой проблемой”. О ценах на книги В. Юркин пишет: “Если не снизить цены на книги, то весь ассортимент останется в пределах Садового кольца и в лучшем случае попадет в областные библиотеки регионов. Средняя цена книги — 400 рублей, в магазинах достигает 700 — 800 рублей, это в два-три раза дороже водки, которая в 2015 году стала на 35 рублей дешевле. Книги сегодня недоступны даже учителям и гуманитариям”.

Все эти цифры не только в Год литературы, и вообще-то наводят на очень невеселые размышления, вызывающие некоторые наивные вопросы, уже выходящие за рамки темы, вызвавшей эту статью. Государство фактически выпустило из своих рук дело воспитания подрастающих поколений средствами нашей великой литературы и русского языка, передоверив это дело не специалистам, а в основном “реформаторам” и “эффективным менеджерам”. Выпало из рук государства и такое мощное средство национального самосознавания и духовного становления личности, как литература. От этого остается одна риторика на эту тему.

Год литературы в решении этих проблем ничего не изменил. Но если кризис в экономике в принципе разрешим за определенное время, то кризис нравственный затронет не одно поколение.