О прелестях воздушной музыки…
Вышел, поклонился, сел, сыграл. Встал, поклонился, ушел. Антракт. Игнат Солженицын за все выступление в ДК “Алюминщик” не сказал ни слова. Все, что было сказано, говорили его пальцы, эмоционально порхающие по клавишам черного рояля. Первой композицией, которая прозвучала, стала соната Франца Шуберта в четырех частях. О прелестях воздушной музыки Шуберта говорить не имеет смысла, но как профессионально она была сыграна, насколько легко это выглядело, насколько исполнитель вжился в композицию, об этом стоит сказать. Правда, напрашивается только одно слово: “Великолепно!” Сорок минут первой мелодии пролетели, как десять. В зале включился верхний свет, я подумал — как-то быстро наступил антракт, глянул на часы и изумился — сорок минут как улетели.
Во второй части концерта звучали две композиции. Первая — Оливье Мессиан “Поцелуй младенца Иисуса”, часть пятнадцатая из двадцати. Менее воздушная, чем соната Шуберта, но более прозрачная и пустынная. И вторая мелодия, которую написал Сезар Франк — прелюдия, хорал и фуга — самая энергичная и насыщенная образами мелодия: мощно, эмоционально, восхитительно! Игнат Александрович встал, поклонился, ушел — зал аплодировал стоя. Музыкант вернулся на сцену, поклонился и сыграл на бис. Жаль, что не было озвучено название этой композиции, но она поставила нужную точку в этом клавишном вечере.
И, как всегда, не могу пропустить тему зрительного зала. Было, честно говоря, немного обидно за музыканта, потому как зал был заполнен лишь наполовину. Было интересно наблюдать за детьми, которые, по всей видимости, были из музыкальной школы приведены не то чтобы принудительно, но явно без особого желания — извертелись на своих местах, хорошо, что не разговаривали. И последнее: было неприятно, потому как рядом сидели две дамы в возрасте, обсуждавшие перед началом концерта, что Игнат Александрович не может быть сыном того самого Солженицына и что он скорее всего просто однофамилец — и это не смешно. Они пришли на концерт классической музыки поговорить, и даже снизойти до шепота им было невмоготу. Еще был ряд у меня за спиной, где решили обсудить музыканта, еще бесконечные звуки телефонов, затворов фотоаппаратов и ерзаний в креслах. Думаю, Игнату Александровичу с его слухом было еще более неприятно, чем мне.
