Глоток воздуха свободы

Как быстро летит время… Четверть века прошло с тех пор, как я с коллегами-шахтерами принимал участие в забастовке и лежал в знак протеста на площади у драмтеатра в Прокопьевске. Сейчас уже 13 лет на пенсии и все думаю: зачем и для чего бастовали? Нас, шахтеров, тогда попросту “кинули”.

В те годы забастовки в СССР были крайне редким явлением. Если и проходили, то были локальными и были направлены на защиту прав рабочего класса. Весной 1989 года по стране повсеместно начала подниматься новая, “перестроечная” волна забастовок. Встали рабочие шахты “Северная” в Воркуте, объявили о голодовке, выдвинув 20 требований, среди которых запрещение работы по воскресеньям, введение 6-часового рабочего дня, сокращение управленческого аппарата, увеличение зарплаты. Подобные требования выдвинули и шахтеры Междуреченска. 10 июля забастовала шахта имени Шевякова, оттуда движение перекинулось на другие шахты Кузбасса.

Сначала местные власти пытались скрыть факты забастовок, но сделать это в наших маленьких городах было сложно; забастовщики ничего не крушили, не били, не пили (был объявлен “сухой” закон), но твердо стояли на своем и решили сидеть до конца, пока не удовлетворят их требования и Горбачев не уйдет в отставку. Ораторы, сменяя друг друга, целыми днями выступали с трибуны с речами и призывами. Шахтеры уговорам не поддавались, на сделки не шли, соглашались вести переговоры только с министром угольной промышленности СССР Михаилом Щадовым. 11 июля министр был уже в Междуреченске и разговаривал с шахтерами прямо на центральной площади города, покидая ее только для того, чтобы согласовать с Москвой очередное требование горняков. В Москве неохотно, но шли на уступки, пытаясь локализовать забастовку, не дать ей вырваться из Междуреченска. Но поздно: забастовочная волна покатилась по Кузбассу.

В середине июля бастовали все шахтерские предприятия. Царила напряженность, рабочий люд возмущался, например, почему его, не обеспечивая надлежащей техникой безопасности, понуждают к росту добычи угля, притом что склады полны неотгруженного топлива, почему в магазинах тотальный дефицит на продовольственные и промышленные товары, что делят на верху Ельцин с Горбачевым…

К нам на шахту приехал посланец Ленинска-Кузнецкого. Вместе с лидерами нашего рабочего движения он стал агитировать нас не спускаться в шахту, а выйти на забастовку. Основным аргументом было то, что у шахтеров маленькая заработная плата, да и уровень жизни горняков, как и всего рабочего класса Советского Союза, очень низкий. Начальство пробовало предотвратить забастовки, нас уговаривали, грозили увольнением. Но мы вышли на площадь, решили поддержать наших товарищей, а также Ельцина.

Погода в том июле 1989 года стояла замечательная: жаркие дни, теплые ночи. Спустя два дня нашего лежания на площади, начальство поменяло тактику, перестало нас пугать, а наоборот, примкнуло к нам с речами: “Правильно, мужики, мы с вами! Мы поддерживаем вас!”, видимо, поняв, что на забастовочной волне можно и для себя извлечь какую-то выгоду. Организовали питание, в забутовки клали даже дефицитную в те времена копченую колбасу.

Милиция тоже была на стороне бастующих шахтеров. Получилось так, что мой товарищ, как раз во время забастовки, был задержан за хулиганство в трамвае. Утром на разборе начальник отделения милиции узнал, что он шахтер и бастует в Прокопьевске, со словами: “Иди, милый, бастуй” — отпустил его.

Много было около нас представителей прессы, которые беспрестанно брали интервью — наши телевизионщики с огромными камерами, установленными на треногах, корреспонденты из Би-би-си с крохотными камерами. Мы еще удивлялись: ни проводов, ни микрофонов… Приходили на площадь какие-то священнослужители и устраивали молебны.

Щадов переезжал из одного шахтерского города в другой, безуспешно ведя переговоры с забастовщиками. Только когда в Кузбасс прибыла правительственная комиссия во главе с членом Политбюро ЦК КПСС Николаем Слюньковым, удалось прийти к соглашению, в котором было прописано и пересмотр времени, и графика работы, и увеличение зарплат, отпусков, пенсий и пособий. Горбачев принял закон о выборах директоров и начальников на предприятиях, получивших самостоятельность. Мы были довольны — наконец-то власти повернулись лицом к работягам, теперь к директору можно было зайти, поговорить. Начали организовываться рабочие комитеты, туда потянулись те, у кого язык был хорошо подвешен, кто был неравнодушен к общественной работе. Рабочий комитет на шахте стал как бы второй партийной ячейкой.

После двух недель забастовки нас разогнали быстро и тихо. Приехала милиция, по дороге, которая проходила по площади, пустили машины, забастовщиков оттеснили в разные стороны, и шахтеры разошлись. Две недели мы дышали полной грудью воздухом свободы, с гордостью думали, что мы чего-то стоим.

После забастовок появились новые лидеры, народные губернаторы, мэры, депутаты всех уровней, избранные коллективами директора. И… начался передел собственности. Новое руководство шахт стало на глазах богатеть, строить себе дома, дачи, заправки, варили из металла киоски-магазины, заполонившие город. Некоторые из лидеров забастовочного движения потом стали миллионерами. Уголь пошел за границу, которая рассчитывалась не деньгами, а пуховиками, телевизорами, видиками, машинами. Кто все это распределял, себя не обижал.

Уголь стал расчетной монетой, и его требовалось все больше и больше и любой ценой. Трагедии не заставили себя ждать, участились аварии. Встретил я как-то одного из руководителей нашей шахты, спрашиваю: “Что же вы за барахло столько людей положили?” А он: “Этого мяса в шахты очередь стоит”, — и протягивает мне панибратски руку на прощание. Я свою отвел — все, что смог сделать, - а ему, по лицу было видно, это не понравилось. Привык уже барствовать, ни в чем отказа ему не было. Понаграждали себя, возвеличили. Увидел недавно одного из бывших лидеров по телевизору. Хорошо его знаю, когда-то в одном забое уголек рубили. Ничего не скажу, работящий парень был. Но насколько знаю, даже значком за ударный труд не был отмечен. А тут, гляжу, вся грудь в наградах, он, оказывается, полный кавалер знака “Шахтерская слава”. Когда успел?

Четверть века минуло, стук шахтерских касок стих, забылся, многих участников тех событий уже нет, да и от многих шахт остались одни названия. Стук отбойных молотков угольной промышленности Кузбасса чуть слышен.

Владимир Воробьёв (фото)