Любви сильнее материнской нет

Владик Бобарыкин навсегда остался восемнадцатилетним. Он пропал без вести в ночь с 31 декабря 1994 года на 1 января 1995 года в своем первом бою в городе Грозном. Скорее всего, погиб, хотя даже спустя двадцать лет его мама Наталья Ивановна считает своего единственного сына живым и ищет его. Ищет хотя бы его останки.

“Неправда, что боль с годами притупляется”, - тихо говорит Наталья Бобарыкина. Она живет в ней, в сердцах сотен матерей, которые потеряли своих детей на Чеченской войне. “Тяжелее всего тем мамам, — проглатывает слезы Наталья Ивановна, — которые не знают, где нашел последний покой ее ребенок, не могут поплакать на его могиле. Их дети так и лежат в числе почти 450 “неопознанных” под безымянными плитами Богородского кладбища в Ногинске, куда ежегодно 5 сентября съезжаются матери со всей России”.

Каждой такой маме тоже надо поставить памятник за пролитые слезы, за нечеловеческую боль, которую они носят в себе, за ту отчаянную смелость на грани безумства, с какой они под прицелами боевиков и страхом попасть в плен и погибнуть, перепахали всю Чечню до последнего горного селения в поисках своих сыновей. Обычных для них мальчишек, ставших не по своей воле героями посмертно и “естественным процентом потерь на войне”.

“Владик рос крепким пацаном, — вспоминает Наталья Ивановна. — Увлекался спортом, единоборствами. Учился средне, но легко поступил в строительный техникум и успешно окончил его. В апреле 1994 года защитил диплом, а в июне его призвали в армию. С дороги он написал, что их везут на Дальний Восток. Мы с мужем расстроились — далеко от дома. Потом сообщил, что он в учебке в Самаре. Мы обрадовались — все-таки центральная Россия. Пока учился, все время слал письма, фотографии. Мы часто перезванивались, я тогда работала телефонисткой на 47-й станции. Последний звонок домой был 24 ноября. И как отрезало — ни единой весточки.

31 декабря Ельцин, поздравляя страну с Новым годом, сказал, что для “обеспечения законности, правопорядка и общественной безопасности на территорию Чечни введены подразделения объединенной группировки войск”. Я сердцем почувствовала: Владик там”.

10 января Бобарыкины получили последнее письмо, датированное 24 декабря, из Моздока: “Нас определили в 81 полк быстрого реагирования. Мне дали звание младшего сержанта, поставили на должность командира отделения. Дали БМП, я механик и водитель… Вы сильно так уж не волнуйтесь, мы, может, в Чечню заходить не будем… Заранее поздравляю с Новым годом, желаю всего наилучшего… Ваш сын Владик”.

“К тому времени по ТВ и в газетах, — рассказывает Наталья Ивановна , — уже вовсю говорилось, что 81 полк 131 Майкопской бригады почти полностью погиб, но сколько мы ни звонили то в Самару, то в Москву, нам твердили: “Рядовой Бобарыкин жив и здоров”. И вдруг после очередного отчаянного звонка услышали: “Ваш сын из боя не вернулся”.

В феврале Наталья Ивановна со своей младшей сестрой Татьяной отправились на поиски Влада в Чечню. И начались мытарства. Сначала жили в Моздоке, в школе, куда собрались сотни мам со всех городов России. Ежедневно приходили они в кинотеатр “Мир”, где зачитывали списки раненных военнослужащих и найденных погибшими. “Затем мы, — выдыхает Наталья Ивановна, — разбредались по палаткам, где лежали наши мальчики, которых привозили из рефрижераторов. Целых среди них было мало, чаще всего это были лишь фрагменты и лоскуты одежды. Ребят бросили в бой, и они пошли, хотя совсем не умели воевать. Их расстреливали в упор опытные наемники, а они на своих учебных БМП с заваренными башнями, сгорая дотла, не могли ответить. Без вести пропавших было много, потому что перед тем новогодним боем их заставили сдать документы, жетоны. Одна мама из нашей группы несколько раз прошла мимо своего сына и опознала его лишь по клочку носка, пару которых она дала ему в армию.

Это потом мы стали искать своих детей по видеоматериалам, специально снятым, сличая с помощью экспертов каждую черточку лица, указывая на особенности телосложения, приметы. На одном из кадров я увидела профиль моего сына: открытое лицо, прямой, с чуть заметной горбинкой нос, светлые брови, белобрысые волосы. Появилась надежда. Тем более, по словам одного из парней, оставшихся в живых, перед самым боем Влада из его БМП-616 пересадили в БМП-614, которая недалеко от президентского дворца была подбита, и рослого раненного бойца боевики увели в глубь города. Появилась надежда. Я нашла еще одного свидетеля, пересказала услышанное, показала фото, но он мне сказал: “Простите, Наталья Ивановна, но это я”.

Куда только не заводили меня поиски: в самые отдаленные чеченские села, где мы ночевали под одной крышей с вооруженными до зубов боевиками, а их жены кормили нас. То забирались в горы, узнав, что там обнаружилась могила с солдатскими останками. Мамы ехали хоть куда, лишь услышав, что пленного с такими приметами видели там или там. Они пропадали навсегда, гибли под обстрелами, томились в плену, бежали… Отцов на поиски не пускали, мужчин убивали сразу”.

Мамы шли до конца, объединялись, брали ксерокопии портретов всех без вести пропавших, ехали в самое пекло, искали не только своих, но и чужих сыновей. Они все стали своими. “Страха не было, — говорит Наталья Ивановна, — была цель. За деньги или чисто по человечески боевики нам шли на уступки, мы научились договариваться. Когда мы доставали фото, они в первую очередь спрашивали: “Срочник или контрактник? Если контрактник — расстрелян, срочник — может быть, жив. Ищите. Наши близкие тоже гибнут. Не мы на вашу землю пришли, вы…”

Страшно это говорить, но мамы радовались, когда находили останки своих погибших детей. Наталья Ивановна была очевидцем того, как семья после долгих поисков высоко в горах нашла могилу своего сына, на которую по приметам юноши указали местные жители. В ней, кроме истлевшей гимнастерки и одного сапога, оказался кусок колючей проволоки. Без вопросов было понятно, что парня перед смертью пытали. С гор родители спускались с драгоценным грузом: небольшим пакетом, в котором были косточки их любимого сына.

За два года первой войны, в разгар боевых действий Наталья Бобарыкина исколесила Чечню вдоль и поперек, искала и потом. Лишь только появится малейший лучик надежны, обнаружится новый свидетель, она отправлялась в путь. “Не я одна, — говорит она. — Про каждую нашу мамочку можно написать целый роман. Везло единицам”.

Про Наталью Бобарыкину тоже можно написать роман. Прошло почти двадцать лет, но слезы не выплаканы. Рано ушел из жизни отец Влада, Анатолий Васильевич не выдержал горя. Наталья Ивановна раскладывает награды сына: орден “Мужества” с наградной книжкой, где в черных скобках черным написано “посмертно”, Чеченский крест — за службу на Кавказе, и две кузбасские медали — ей и ее мужу — “За достойное воспитание детей”. “Лучше бы их не было”, — чуть слышно шепчет она.

Фото из семейного архива Бобарыкиных